Русский век

Говорят, что талантливые люди талантливы во всем. Уникальный дом культового режиссера отечественного кинематографа Сергея Соловьева подтверждает справедливость этих слов. Как атмосферу его легендарных фильмов, так и художественную ткань этого интерьера, наполненную историей и ассоциациями, нужно не только рассматривать, но и чувствовать. Это получается само собой - перед обаянием хозяина и его дома устоять просто невозможно... После шума и суматохи одной их центральных городских магистралей тишина московской квартиры на какое-то время просто оглушает. Она сразу располагает к разговору о культуре, об истории, о вещах и о жизни. Ничего удивительного: несмотря на московский уют, этот дом сохраняет настоящую петербургскую импозантность. "Мои молодые годы прошли в Ленинграде. И я ощущаю, что сам по себе город, его материальная культура - дома, каналы, стены, его набережные и природа, куст сирени у Петропавловской крепости, - это и есть та очеловеченная материальная среда, которая создает человека". Достаточно одного взгляда на великолепную мебель эпохи русского ампира, чтобы понять, насколько живы воспоминания о годах, прожитых в доме на Старом Невском. Конечно, сознательно никто не стремился воссоздать питерскую среду, и все же связь с ней - колоссальна: "Во многом моя квартира - это маленький такой, личный Петербург". Вещей из дома детства почти не сохранилось, зато сохраняются воспоминания. "Это был совсем другой быт. Например, центром дома была печка. Я помню, как заготавливали дрова, складывали их в подвале..." "Когда я приехал в Москву из Питера, я ее как город вообще не мог воспринимать - за исключением микроскопического кусочка одухотворенного пространства, ограниченного Бульварным кольцом. Но зато этот кусочек был по-провинциальному теплым, он страшно располагал к необязательности, к совершенной суматохе встреч. С этой точки зрения мой нынешний дом уникален: в нем ну никак нельзя понять, что рядом, в десяти шагах - Тверская. Одновременно с петербургским лоском я обожаю русскую провинцию. И Москва мне мила тем, что, будучи столицей, огромным мегаполисом, в своих лучших местах сохраняет обаяние русской провинции". Вид из окон, и правда, восхитительный - полное ощущение, что находимся мы где-нибудь в Вышнем Волочке или в Калуге... Чай по московскому обычаю мы пьем на кухне (где каждые десять минут требовательно звонит телефон, - конечно, чисто столичная примета) и рассматриваем живопись, гравюры, фотографии, сидя в неожиданно удобных мексиканских креслах резного дерева. По словам Сергея Александровича, он не собиратель, и коллекций в строгом смысле слова в доме нет. "Мне совсем не важны ни коммерческая стоимость этих вещей, ни подписи, ни время. Мне важно, художественная вещь или нет, как я понимаю художественное". В подтверждение своих слов хозяин показывает крошечную вышитую бисером картинку начала XIX века: "Вот вещь бесконечно художественная, в ней - вся формула русской усадебной жизни до войны 1812 года...". Действительно, и чудесный в своей искренности рисунок из детского альбома, и русская парсуна, и античные слепки - все это вещи художественные, хотя и бесконечно разные. "Что-то было куплено в экспедициях, на выборе натуры, что-то в Калуге, что-то - в Одессе, в Ярославле. Когда в Ленинград приезжаю, одна-две вещи хорошие обязательно попадаются". Кстати, особым умением ходить по антикварным магазинам Сергей Александрович тоже обязан Питеру, где он застал настоящих букинистов - еще из блоковской эпохи, из "серебряного века". Именно тогда пришло понимание: в антикварную лавку или в букинистический магазин идут не столько покупать, сколько общаться - с вещами и знающими людьми. С тех пор прошло немало времени, и знаменитый режиссер уже много лет сам приобретает шедевры - не стоимостные, а так сказать, прочувствованные. Всего год назад на блошином рынке в Париже он нашел побитую, грязную картинку работы "кого-то из русских". Оказалось - это Яковлев, 1922 год! "В этом деле важны не деньги, а умение опознать в каком-то хламе художественное произведение - вот в чем тут номер..." Каждый приобретаемый предмет приносит в дом свою историю, а с годами становится частью истории семейной. Когда Сергей Александрович рассказывает о тех вещах, которые напоминают ему о взрослых уже детях, он улыбается, а его голос становится совсем домашним. Купленное в Петербурге необычайно красивое шведское бюро было отдано сыну Мите, и "он просидел за ним всю школу". В результате бюро оказалось в немыслимом состоянии - все порвано, прожжено, залито чем-то... Когда учение сына закончилось, бюро отдали на реставрацию, и оно приобрело свой нынешний музейный вид, а воспоминания о его бурной жизни бережно хранятся в семейной памяти. Маленькая, очень изящная скульптурная головка была куплена "просто потому, что она как две капли воды похожа на дочку Аню в этом возрасте". В отличие от "антикварного хлама", абсолютно все вещи в этой квартире можно назвать предметами быта. Бюро и секретеры используются по прямому назначению, за уникальным письменным столом павловской эпохи работают, в английском библиотечном кресле - читают и отдыхают. Наверное, поэтому традиция ощущается в этом доме не как скучная догма, а как нечто живое и увлекательное. "По вкусам своим я не то чтобы консервативен, просто я считаю, что для людей нормально наследовать и приумножать - эпохи, идеи, архитектурные стили, предметы, вещи...". Делясь своими размышлениями о современном интерьере, Сергей Александрович признает, что новый стиль, который обобщенно называют минималистским, может быть очень интересным и мощным - как интересна, например, суперминималистская (по понятиям того времени) вилла в картине Антониони "Ночь". И все же такая стилистическая эстетика - в том числе в интерьере - зеркально отражает опустошенность, одиночество и разобщенность наших современников. Люди даже пытаются найти в этом состоянии особое, декадентское удовольствие. Но на самом деле только традиция способна по-настоящему объединить людей, семью и род. "Как мне кажется, минималистские предметы лишены тепла и человеческого дыхания веков. А предмет должен быть "надышанным" историей, поколениями". Квартира Сергея Соловьева "дышит", прежде всего, воздухом истории. Хозяину явно очень нравится дух русского интерьера, с особой любовью он рассказывает о русской мебели - о том, как все было устроено у Пушкина в Михайловском, о тургеневском быте. Восхищение настоящей провинциальной Россией читается в огромном количестве собранной под одной крышей живописи гениального в своей непосредственности и трагической возвышенности русского усадебного примитива. Это и женские портреты, и парные супружеские, и прелестные пейзажи с изображением усадеб. Не надо быть мистиком, чтобы почувствовать, какой удивительной духовной энергией обладают все вещи в этом доме. Выбранные хозяином со знанием дела и любовью, они отвечают ему взаимностью. "Дом не просто влияет на меня. По-настоящему дом - это колоссальный энергетический источник. Я вот устаю, приезжаю сюда - и возникает такое ощущение, что меня накачали кислородом... Может быть, на другого человека эти предметы так не действуют? Но я убежден, что мне они несут ту энергию, в которой я нуждаюсь". На интерьере режиссера современная мода ломать стены в квартирах абсолютно не отразилась. Наоборот, он их возводил, и все равно стен оказалось мало - например, не хватает места для современной живописи. Не надуманный, а подлинный дух русской культуры приемлет и латиноамериканскую скульптуру, и старинные японские гравюры, и античную пластику. Думается, что волнующее ощущение традиции в этой квартире - это и есть тот путь, по которому сегодня возвращается в Россию понятие русского дома. А значит, русский век продолжается...